Неточные совпадения
Изредка
появлялся Диомидов; его визиты подчинялись закону некой периодичности; он как будто медленно ходил по обширному кругу и в одной из точек окружности натыкался на квартиру Самгиных. Вел он себя так, как будто оказывал великое одолжение
хозяевам тем, что вот пришел.
Затем тотчас же, точно привидение из люка,
появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами,
хозяин кафешантана. Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические дела вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
Когда собираются у него, он очень мило разыгрывает роль
хозяина, потчует чаем с сдобными булками, а под конец
появляется и очень приличная закуска.
Дело у Н.Н. Соедова пошло недурно.
Появились хорошие сотрудники, привлеченные хлебосольством
хозяина. На квартире у него стали устраиваться еженедельно деловые вечеринки, начинавшиеся обсуждением тем и заканчивавшиеся веселым ужином.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий:
хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку;
появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было.
В стороне, за огромными пяльцами, сидит
хозяин, вышивая крестиками по холстине скатерть; из-под его пальцев
появляются красные раки, синие рыбы, желтые бабочки и рыжие осенние листья. Он сам составил рисунок вышивки и третью зиму сидит над этой работой, — она очень надоела ему, и часто, днем, когда я свободен, он говорит мне...
Они и теперь приходили к моему
хозяину утром каждого воскресенья, рассаживались на скамьях вокруг кухонного стола и, ожидая
хозяина, интересно беседовали.
Хозяин шумно и весело здоровался с ними, пожимая крепкие руки, садился в передний угол.
Появлялись счеты, пачка денег, мужики раскладывали по столу свои счета, измятые записные книжки, — начинался расчет за неделю.
Позвали
хозяина; но он сперва прислал свою дочку, девочку лет семи, с огромным пестрым платком на голове; она внимательно, чуть не с ужасом, выслушала все, что ей сказал Инсаров, и ушла молча, вслед за ней
появилась ее мать, беременная на сносе, тоже с платком на голове, только крошечным.
Прошло несколько минут ожидания, пока он, доложив обо мне,
появился из кабинета Брауна; уже не угрюмо, а приветливо поклонясь, он открыл дверь, и я, войдя в кабинет, увидел одного из главных
хозяев, с которым мне следовало теперь говорить.
Кроме небольшой кучки нас, гимнастов и фехтовальщиков, набрали и мертвых душ, и в списке первых учредителей общества
появились члены из разных знакомых Селецкого, в том числе его
хозяева братья Каменские и другие разные московские купцы, еще молодые тогда дети Тимофея Саввича Морозова, Савва и Сергей, записанные только для того, чтобы они помогли деньгами на организацию дела.
В один миг были поставлены для нас два прибора на накрытом для одного
хозяина столе,
появилась селедка, балык и зернистая икра в целом бочонке. Налили по рюмке.
Появилось какое-то небывалое ощущение, сильное, сладкое — и недоброе; таинственный гость забрался в святилище и овладел им, и улегся в нем, молчком, но во всю ширину, как
хозяин на новоселье.
— Ну, солдат, — сказал
хозяин,
появляясь в пекарне с лицом сияющим и довольным и с глазками, сверкавшими ехидной улыбкой, — ну, солдат, оттопыривай губы и играй походный марш!
В освещенном пространстве около камина
появилось испуганное лицо нашего
хозяина.
В цветнике
появляются дочери почтмейстера, писарь, люди графские и сам
хозяин. Шумят, поют и пляшут, все бегут навстречу везущему графу.
И вот, наконец, в дверях
появился и отдал почтительный, но полный неизмеримого достоинства поклон хозяйке и
хозяину высокий, плотный мужчина лет пятидесяти.
Там наши туристы были встречены целой семьей темнокожих
хозяев: мужчинами, женщинами и детьми, и приняты самым радушным образом. Тотчас же на столе
появились бананы и апельсины. В большой комнате, пол которой был устлан циновками, было тесно, но относительно чисто; стены были выбелены, кое-какая мебель имела приличный вид. В боковые комнаты, вероятно, спальные, ни доктор, ни Володя не заглядывали.
Через минуту
появился сам
хозяин.
Драпировка слегка всколыхнулась, и вслед затем через залу, по которой
хозяин провел Горданова,
появился знакомый нам рыжий лакей.
Появился целый ряд профессиональных образов человека, требующих своих идеальных совершенств, — образ ученого, артиста, политического деятеля, хозяина-предпринимателя, рабочего.
Как будто нигде ни на что не стало
хозяина. Мое сделалось чужим, чужое — моим. Чуть опрокидывалась повозка, солдаты бросались ее грабить. Повсюду
появились люди-шакалы, вынюхивавшие добычу. Мне впоследствии рассказывали, — мародеры нарочно производили по ночам ложные тревоги и, пользуясь суматохою, грабили обозы. Во время обозной паники на реке Пухе два казака бросились ломать денежный ящик понтонного парка; фельдфебель застрелил из револьвера одного казака, ранил другого и вывез ящик…
Пока что дядя Тимоха трудился, просиживая все ночи до рассвета в своем балагане и собирая, как он выражался, «детишкам на молочишко». Под утро
появлялся в кабаке подручный, который и оставался на день, а сам Тимофей Власьич, на той же лошади, на которой приезжал подручный, отправлялся домой. Подручный, как мы знаем, на вопрос о
хозяине, задаваемый редкими дневными посетителями, отвечал одной и той же фразой...
Утро. Кабинет одного из петербургских адвокатов.
Хозяин что-то пишет за письменным столом. В передней раздается звонок, и через несколько минут в дверях кабинета
появляется, приглаживая рукою сильно напомаженные волосы, еще довольно молодой человек с русой бородкой клином, в длиннополом сюртуке и сапогах бурками.
Каменный дом твоего
хозяина и вот этот, головы московского, только первенцы большого семейства, которое не замедлит
появиться в свет.
Вскоре у двери номера, занимаемого княгиней Шестовой,
появился хозяин гостиницы и собралась почти вся прислуга.
Хозяин был одним из местных купцов, сменивший прежнего обрусевшего немца, который прогорел и был одним из тех весьма немногих немцев, которые, не нажившись в гостеприимной России, отправились в свой фатерланд.
«Прогнать… — снова
появилась в его голове мысль. — Да как же прогнать больную… Ведь не собака, и ту не выгонит больную хороший
хозяин… А это все-таки женщина, столько лет бывшая мне близкой, преданной… Нельзя прогнать!.. Пусть выздоровеет!..»